«Монтессори уже не модно! Актуален Реджио-подход в воспитании детей!» — говорит реклама в фейсбуке.
Я сижу в офисе, за окном у меня почти Чикаго — шумят поезда и небо низкое.
Ребенок мой где-то под Челябинском, в деревне Усть-Утка, в экспедиции. Я не знаю, какое там небо, но знаю, что он живет в палатке с Михой и Гришей, утром купался в реке, а сейчас собирается в баню.
Поэтому у меня есть время подумать о его воспитании.
Какой же подход я использую 14 лет? Не вышедший ли из моды Монтессори?
Нет, мой подход называется «ой блин».
Когда я вернулась из роддома, оказалось, что у младенцев не держится голова. Болтается, как тяжелый шарик. В роддоме голову фиксировали с помощью пеленки — явно более опытные, умные и классные люди, чем я. А дома пришлось самой. И у меня не-по-лу-ча-лось. Падала эта дурацкая голова в красивом подарочном чепчике. Вокруг все родственники радовались, бегали, накрывали на стол, подходили умилялись. У них был праздник, видите ли.
Я сидела на диване с младенцем на руках, качалась из стороны в сторону, рыдала и повторяла: «Что же я наделала! Что же я с ним буду делать!».
Пришла моя мама, которая с тех пор стала бабушкой. Я зарыдала еще горше оттого, что ребенок — это больше не я.
— Это же насовсем! Насовсем, понимаешь?
Мама понимала. И даже вроде бы сочувствовала.
— Какая я нафиг мать! — продолжала я заунывную песнь. — Я боюсь брать его на руки, переодевать не умею и вообще слома-а-а-ю! А хуже всего — я только об этом и думаю, а надо думать о ребенке. У меня никогда не проснется материнский инстинкт, никогдааа!
Материнский инстинкт проснулся.
И спать перестала я.
Вся техническая часть оказалась фигней. Ну научилась я брать своего ребенка на руки. И переодевать, и кормить в любых условиях, и кашу варить без комков, и смотреть мультик «По дороге с облаками» по сто раз, и коляску ворочать, и диплом писать ночами, и статьи, и вообще не спать. Все это, конечно, шло через ежеминутный «ой блин», но не было таким уж сложным.
Да я контактные линзы дольше училась надевать, ей-богу.
Потом я научилась уходить от него на работу и уезжать в командировки. И отпрашиваться с работы, чтобы успеть на родительское собрание, или на спектакль, или на выпускной. И сидеть среди других родителей с серьезным таблом и делать вид, что ты тоже настоящая мать. И не плакать от бабушкиной смс-ки «Он взял твою фотографию, погладил и лег на нее щекой», полученной посреди командировки. И не плакать потом от его собственных смс «Мама ну где же ты!!!», а только бежать, развивая гепардовую скорость, домой после сдачи номера.
И искать хорошие школы научилась, и ждать его со вступительных экзаменов. И отпускать на концерты, а потом встречать ночью так, чтобы одноклассники меня не видели, а его не смущали. И отправлять в походы и снега — туда, где спят на земле, топят печку, прыгают с крыш и таскают на себе рюкзаки размером с дом. И не лезть, и не задавать лишних вопросов, и уважать его право быть отдельным человеком, даже если он ведет себя как человек-жопа.
Раньше он ждал меня с работы, теперь я сижу на работе и жду от него звонка или хотя бы смс из экспедиции. Все честно.
Я почти привыкла к тому, что я все-таки мать, настоящая, реальная, взрослая. Но ключевое слово тут не «мать» и не «взрослая», а «почти».
Чувство «ой блин» никуда не ушло. И даже усилилось. Чем больше я узнаю о детях и родительстве, тем отчетливее понимаю, что нифига я не знаю.
Завтра будет новый день, ребенок опять вырастет и все начнется с нуля — с нулевого «ой блин». И чем дети старше, тем интереснее. И тем труднее решения и громче родительская тревога.
Иногда мне кажется, что родительство — это такой вечный волчок из Inception. Он все крутится и крутится, и ты не знаешь, что дальше, и рада бы остановить его хоть на секунду — но нет, понимаешь, что это и правда насовсем. Как говорит моя мама — «пока глазки не закроешь».
Мама кое-что понимает.
Ой блин.
Автор: Евгения Батурина